«Если смерть выглядит вот так, то это совсем неплохо, – решаю я наконец. – Тишина и покой – как раз то, что мне нужно».
Вот и закончилась история отряда отборных воинов Третьего ордена францисканцев, посланных для освобождения дяди короля из унизительного плена. Проклятый остров всех до единого уложил под дерновое покрывальце, никого не выпустил живым. Меня уже не беспокоит то, что некому будет доложить о провале миссии. Люди приходят и уходят, и длится это с начала времен. Вековая схватка галлов и англосаксов более не волнует меня, жили же они как-то до появления Роберта Смирнова, вот и дальше прекрасно без него обойдутся. Стиснут зубы, но справятся.
Но проходит какое-то время, и я вспоминаю Жанну. Самые зеленые в мире глаза, нежный овал лица, а главное – ее надежду на то, что я вернусь, как и обещал. И тогда медленно, но упорно я начинаю подниматься к поверхности. Любовь ведет меня, и я карабкаюсь к разгорающемуся свету, гневно ощерив зубы. Я иду к своей единственной, и горе тому, кто попытается меня остановить!
Очнулся я от качки. Поначалу мне даже померещилось, что я вновь оказался на борту «Святого Антония», но затем я вспомнил и таинственный корабль, и гибель отряда, и засаду, и предательство. Кое-как я сел и, морщась от боли в затылке, оглядел низкое помещение, битком набитое людьми. В борт судна с силой плескали волны, сверху доносились приглушенные крики и ругань.
– Что за чертовщина? – пробормотал я.
Последнее, что я помнил, это высокого, жилистого человека со смуглым лицом, насаженного на копье. Он страшно выкатывал глаза, верещал от боли, но упорно старался достать меня кончиком длинного изогнутого меча. Толкнув копье от себя, я отпрыгнул в сторону…
Я осторожно ощупал затылок и грязно выругался. Похоже, что тип, который брал меня в плен, особо не миндальничал. Ударь он чуть сильнее, и лежать бы мне сейчас на улице разоренного Уэймута. Но как бы то ни было, я все еще жив.
Я внимательно пригляделся к монаху, сидящему рядом. Тот дремал, свесив голову на грудь.
– Святой брат!.. – потряс я его за плечо. Монах мгновенно вскинул голову, устало улыбнулся.
– А, очнулся наконец. Я уж боялся… – он не договорил, привычно перекрестившись.
– Робер Трелони, – уже привычно представился я. – Ирландец из города Эббилейкс, что в графстве Ормонд. Путешествую в поисках отца.
– А я брат Иосиф, – наклонил голову монах. – Цистерцианец из Тулузской обители, ездил в Кентерберийское аббатство поклониться мощам святой Женевьевы, – и, покосившись по сторонам, вполголоса добавил: – Вообще-то, пока ты был без сознания, чадо мое, то бредил, причем очень громко. Практически кричал. Представь себе, как изумились добрые жители славного города Уэймут, услышав звуки французской речи. Вот и пришлось мне взять на себя заботу о раненом, больше никто не пожелал тобой заниматься.
Помолчав немного, монах с ехидной улыбкой заявил:
– Никогда не думал, что в Ирландии так хорошо говорят по-французски, вот уж чудо так чудо. По-английски у тебя выходит куда как хуже, такого акцента я давненько не встречал!
Я нахмурился, бросив по сторонам вороватый взгляд. Ай, как скверно, хорошо еще, что британцы не удавили меня, пока я валялся без сознания. Вот так мы, бойцы невидимого фронта, и прокалываемся там, где вовсе и не ожидали! То радистка Кэт рожает с травмой головы и все кроет проклятых фашистов по матери, да так разнообразно, что те просто диву даются, то я, копьем ушибленный… Любопытно, что же такого я здесь наговорил, что все начали от меня шарахаться?
– И о чем же я бредил? – небрежно спросил я.
– Да так, – уклонился от ответа брат Иосиф. – В основном грозился все на острове спалить и сжечь до основания, а уж потом, или, как ты говорил, «опосля», задать всем «англичашкам» хорошую трепку.
Ощутив, как краска горячей волной заливает лицо, я тихонько чертыхнулся, а монах отвернулся, скрывая улыбку. Похоже, пора было сменить тему разговора.
– И как же вас занесло так далеко от дома, да еще во вражескую страну? Неужели у вас во Франции не хватает мощей святых?
– Мы, цистерцианцы, – люди мирные, – строго ответил брат Иосиф, – а путешествовал я по делам церковным, к мирянам отношения не имеющим!
Он уставился на меня пылающими глазами, рот собрал в тонкую нитку, брови сдвинул к самой переносице. Я примирительно улыбнулся, выставив перед собой ладони, и быстро сказал:
– Ради Бога не сердитесь, брат Иосиф. Я не хотел вас обидеть, это все моя голова. Она до сих пор трещит от боли, и я сам не понимаю, что за чушь несу, – и, не дожидаясь ответа, спросил, обведя помещение рукой: – Не объясните мне, что тут происходит?
– Набег сарацин, – пожал тот плечами. – К сожалению, в последние пару лет это происходит все чаще. Пока христианские страны сцепились в непримиримой схватке, напрочь позабыв о защите истинной веры, мусульмане Леванта вовсю этим пользуются. Галеры сарацин ложатся в дрейф неподалеку от южного побережья Британии, благо из-за низкой посадки их трудно заметить издали, не то что наши суда. А на закате пираты без помех высаживаются на берег, грабят, сколько могут, захватывают пленников и на рассвете уходят в открытое море.
– И сколько же человек у них на борту? – спросил я.
– Сто – сто пятьдесят гребцов, таких же невольников, как и мы, и не менее трех сотен команды. Все как один отъявленные головорезы, а что самое худшее, среди них встречаются и бывшие христиане.