Я невольно ежусь. Это что же, теперь и не знаешь, к кому можно повернуться спиной, а к кому нельзя? Положеньице! Итак, дано: у меня есть деньги и оружие. Кроме того, у меня имеются два коня и горячее желание уйти живым. Это четыре жирных плюса. Теперь сосчитаем минусы. У британцев наверняка есть описание моей внешности. Они знают, что я ушел живым, и страстно хотят со мной познакомиться. Их много, и они отлично знают местность. Получается, что минусов тоже четыре. Выходит, наши шансы равны, и теперь лишь от моей ловкости, интеллекта и подготовки зависит, смогут ли англичане меня поймать, или же я благополучно вернусь во Францию. Вот и посмотрим, кто победит, русская смекалка или британская злобная расчетливость, тупая и мстительная!
Тщательно обшарив труп гасконца, я взвешиваю добычу: увесистый кошель с золотом и хваленый фамильный перстень с любопытным узором на рубине – роза поверх креста. Никаких писем, спрятанных в потайных карманах или зашитых в одежду, я не нахожу. У меня нет ничего, что могло бы доказать измену гасконца, одни слова. Труп вот он, в наличии, да что в нем толку?
Я взбираюсь в седло, мой конь медленно идет вперед, а жеребец гасконца послушно трусит следом. Его поводья я повесил на луку седла.
Так я и еду до самого вечера, стараясь не оставлять следов, а в голове вертится одна и та же мысль. Сьер Габриэль просто предатель, или же он выполнял заказ одной из группировок, находящихся у власти? Был ли он английским шпионом, или здесь замешано нечто иное?
Когда я понимаю, что ответ на этот вопрос, возможно, навсегда останется для меня тайной, с тяжелым вздохом начинаю обдумывать нынешнее свое положение.
Я в одиночку оказался во враждебной стране, власти которой ведут на меня охоту. Благо отец Бартимеус заставил меня худо-бедно научиться говорить по-английски, будто заранее чуял беду. Хорош бы я был в таком положении, да еще и без знания языка!
Отчего-то я вспоминаю, как еще там, в прошлой жизни, на прием ко мне обратилась пожилая пара. Рука женщины, распоротая чем-то острым, была аккуратно залита йодом и тщательно завязана чистым бинтом. А когда я спросил, кто же успел оказать помощь, старик, грустно усмехнувшись, ответил, что всегда берет с собой на дачу самое необходимое. Достаточно пожив, обучаешься предвидеть грядущие неприятности.
– Ладно! – говорю я решительно. – Слушайте меня, англичане, и мотайте на свой рыжий ус. Выгоняйте на охоту за мной хоть все население острова, вам это все равно не поможет. Я неслышной тенью пройду по лесным тропинкам, ужом проползу по болотам. Я брошу коней и буду трижды в день менять свой облик. Делайте что хотите, но я выскользну у вас прямо из рук. Что бы вы ни придумали, я обойду все ловушки, миную облавы и западни.
На секунду я замолкаю, чтобы набрать в легкие воздух, и тут замечаю, как тихо стало вокруг. Смолк щебет птиц, облако, скрывшее солнце, бросило вниз густую тень, враз заставив потускнеть все краски, и даже ветер замер, будто прислушиваясь. От проявленного ко мне внимания даже холодок по спине, но лицо я держу по-прежнему твердым, а голос – ровным и спокойным:
– Я стану настоящим экспертом по выживанию в Англии, и однажды обученные мной отряды французов начнут терроризировать население ваших городов и деревень. На собственной шкуре вы испытаете, что значит год за годом терпеть поджоги, убийства и грабежи. И будет так длиться до тех пор, пока не прекратится эта война!
Буквально на следующее же утро я остался с одним конем. Кто же знал, что на той лесной дороге британцы устроят засаду! Укрылись они на совесть, и не начни мой жеребец тянуть морду куда-то влево и призывно ржать, меня спеленали бы, как младенца. Насторожившись, я натянул поводья, конь встал, и тут же из-за деревьев горохом посыпались какие-то люди. На бегу они радостно гомонили, размахивая вилами, топорами и дубинами. Двоих самых шустрых, которые попытались вытащить меня из седла, я перетянул плетью, одного по лицу, а второго по спине, и, не дожидаясь нескромных вопросов, тут же пришпорил коня.
Жеребец с места прыгнул вперед и помчался как стрела, а люди, едва не поймавшие меня, пустились в погоню. Топот копыт за спиной то приближался, то ослабевал, и время от времени я оглядывался, пытаясь понять, не пора ли достать меч.
Постепенно азартные крики за спиной стихли, а затем и вовсе пропали. И в этот самый момент ветвь, нависшая над дорогой, с такой силой хлестнула меня по глазам, что я не на шутку за них испугался. А когда начал хоть что-то различать сквозь текущие ручьем слезы, то оказалось, что уздечка запасного коня, зацепленная за луку седла, бесследно пропала. От поисков жеребца покойного сьера Габриэля я благоразумно отказался и, едва выбравшись из леса, резко свернул к пологим холмам, поросшим кустарником и колючкой.
Сразу за возвышенностями моему взгляду открылась безжизненная пустошь, сплошь покрытая чахлым бурьяном. Я спешился и повел коня под уздцы, аккуратно обходя многочисленные ямы и валуны, поросшие мхом. К полудню я набрел на заброшенную дорогу, которой, судя по всему, уже пару лет никто не пользовался. Сквозь покрывающую ее пожухлую траву кое-где пробивались невысокие, мне по пояс, деревца.
Дорога шла к югу, в нужном мне направлении, и потому я решил непременно ею воспользоваться. Даже если обнаруженный путь никуда не выведет, рано или поздно я в любом случае выберусь на морское побережье, а оттуда до Франции уже рукой подать. К тому же по дороге, пусть и заброшенной, конь может передвигаться значительно быстрее, не рискуй сломать или вывихнуть себе ноги.