Французский дьявол - Страница 10

– Я ведь уже говорил, что за ваши головы назначены неплохие деньги.

– Ну что ж, – кивает шевалье де Кардига. – Так тому и быть.

Командир еще говорит, когда я дергаю рукой. А как еще я мог поступить, услышав заранее обговоренный сигнал? Нож выскальзывает из пальцев и тут же по самую рукоять входит в горло предателя, как раз под адамовым яблоком. Я кидаю еще один нож, и тут французы вступают в бой. В следующие пять секунд умирают еще шестеро бандитов, командир и гасконец дерутся как настоящие дьяволы, а Жюль и Малыш если и отстают от них, то лишь на самую малость.

Я едва успеваю увернуться от здоровенного тесака, который рассекает воздух совсем рядом с левым боком, распоров камзол. Изо рта нападающего плещет алая кровь, придерживая его за плечо, я рывком выдергиваю из груди покойника свой клинок и, оглядевшись, понимаю, что все уже закончилось.

Особого разочарования я не испытываю, никогда не ощущал тяги к душегубствам. Другое дело, что мне приходится вращаться в таких кругах, где убийство – главный способ разрешить накопившиеся противоречия. Эк завернул, с какого перепуга меня потянуло на философию?

Я подбираю ножи и, тщательно оттерев лезвия, сую их обратно в ножны, а вместо плохонького меча, купленного в Тидвелле, вооружаюсь трофейным тесаком.

– Больше тут никого нет, – свешивается с лестницы, ведущей на второй этаж, парижанин. – Нам здорово повезло, эти негодяи не догадались посадить здесь хотя бы пару арбалетчиков!

– В карманах ни гроша, – сплевывает Малыш, поднимаясь с колен. – Зря только руки испачкал.

Покосившись на покойников, лежащих на полу в самых живописных позах, он вытирает руки об одежду ближайшего трупа, в голосе сдержанное негодование:

– С них даже снять нечего!

– Посмотри, можно ли что взять в конюшне, – приказывает шевалье де Кардига наваррцу.

Лязгает тяжелый засов, скрипит входная дверь, и сьер Габриэль выскальзывает во двор. Он возвращается через минуту, поймав взгляд командира, качает головой.

– Уходим, – командует шевалье де Кардига, с тяжелым вздохом добавляет: – Похоже, нам все-таки придется действовать по твоему плану, Робер.

Так мы и делаем. В конце концов, не ради себя, а, как метко заметил один бакалейщик, ради Франции. Для этого нам даже не пришлось покидать Саутгемптон.

В первый же день рождественской ярмарки нас ожидает неприятный сюрприз. Мы поднимаемся на рассвете, чтобы успеть как следует все осмотреть, а заодно и подобрать подходящий для налета объект. Дел куча, ведь нужно разузнать, хорошо ли он охраняется, прикинуть примерный размер добычи и время, подходящее для акции. Каждый должен работать в одиночку, а на вечер шевалье де Кардига назначает совещание, где предстоит обсудить, когда и чем именно мы займемся.

Пока мы собираемся и плотно завтракаем, где-то вдалеке звонко поют трубы, объявляя начало ярмарки. Вслед за празднично наряженной толпой мы спешим на центральную площадь. Как ни странно, ни одна лавка, ни один прилавок еще не начали торговлю. Тысячи людей, перекрикивая друг друга, в радостном ожидании толпятся вокруг эшафота, возведенного в центре площади.

– Что тут происходит? – спрашивает Жюль у почтенного седовласого господина, насквозь пропахшего печеным хлебом и корицей.

Горожанин важно выставил вперед круглый животик, одежда на нем хоть и не богатая, но чистая и опрятная. Весьма достойный человек, да и женщина, которая придерживает его за локоток, выглядит под стать мужу.

– Вижу, вы нездешний? – щурится тот.

– Так и есть, – соглашается парижанин с самым простецким видом.

– В первый день ярмарки, по обычаю, казнят опасных преступников, пойманных за разбоями и грабежами честных граждан, – важно поясняет пекарь.

– Да вы смотрите внимательнее, все будут объявлять, – вмешивается его благоверная.

– А сегодня так вообще особый день, – подхватывает стоящий рядом верзила с красным лицом.

От него ощутимо несет перегаром, язык слегка заплетается, под красными глазами набрякли мешки, но на ногах держится уверенно.

– Не каждый день казнят благородных, ага!

Покосившись на булочника, верзила заговорщически подмигивает ему, оба начинают смеяться, на лицах окружающих расцветают довольные улыбки.

– Будут казнить дворянина? – вполголоса переспрашивает меня Лотарингский Малыш, глаза у стрелка круглые, как пятаки, в ответ я лишь пожимаю плечами.

Переглянувшись, мы начинаем протискиваться в первые ряды, поближе к эшафоту. На высоком, в человеческий рост, помосте, покрытом красной материей, уже воздвигли виселицу, плаху и колесо. В ожидании работы палач, здоровенный как шкаф, безразлично поглядывает на толпу. Лицо укрыл маской, словно ни один житель Саутгемптона не знает, как он выглядит. Сквозь прорези поблескивают глаза, черные, как антрацит.

Двое помощников не сидят без дела, один подкидывает угли в массивную бронзовую жаровню, второй звенит жутковатого вида инструментами, деловито перекладывая их с одного стола на другой. Что-то раскручивает и смазывает, а едва взяв в руки огромный штопор, вздрагивает и воровато оглядывается. Издали заметив что-то неладное, к нему подходит палач и, глянув на инструмент, тут же меняется в лице. Куда только делась недавняя апатия! Похоже, сейчас в его душе борются два желания: дать подручному по шее и не выносить сор из избы. Сквозь стиснутые зубы он шипит помощнику нечто такое, от чего тот сразу сникает и, повесив голову, как побитая собака, возвращается к работе. Ага, вот он и дошел до ножей. Остроту лезвий проверяет на ногте большого пальца, некоторые начинает тут же точить, первые ряды дружно морщатся от пронзительного скрежета, но терпят. Городские стражники, окружившие эшафот двойным кольцом, поглядывают на собравшихся с пониманием.